Горизонты поэта
Сегодня исполняется 85 лет со дня рождения Иосифа Бродского
О Бродском на сегодняшний день написаны тысячи работ — в основном на русском и английском языках, однако изучают его в самых разных уголках планеты, включая Южную Корею, Индию и Новую Зеландию. Уже при жизни поэта библиография исследований о нем составляла многие сотни единиц. Попробуем выделить если не главные, то, кажется, наиболее интересные и специфические из научных изданий, посвященные творчеству поэта.
Иосиф Бродский в Страсбурге, 1991
Фото: Ulf Andersen / Getty Images
Иосиф Бродский в Страсбурге, 1991
Фото: Ulf Andersen / Getty Images
Сборник статей под редакцией Льва Лосева и Валентины Полухиной «Как работает стихотворение Бродского» (М.: Новое литературное обозрение, 2002) — во многом ключевая книга для молодого тогда российского бродсковедения. Сборник включает серию образцовых разборов отдельных стихотворений. Поскольку анализ часто строится с акцентом на какой-либо специфической черте творческого метода поэта (например, рифмовке или строфике), то книга фактически оказывается одной из первых знаковых коллективных монографий о поэтике Бродского. В сборник включены работы таких крупных славистов, как Джеральд Янечек, Барри Шерр, Дэвид Бетеа, Роман Тименчик, Михаил Лотман и др.
Безусловно этапная работа для русскоязычного сегмента штудий о Бродском — это книга Андрея Ранчина «“На пиру Мнемозины”: Интертексты Иосифа Бродского» (М.: Новое литературное обозрение, 2001). Исследование строится на тщательном изучении многочисленных культурных контекстов творчества поэта. При этом поиск цитат и реминисценций в этой книге не является самодостаточным. Он используется как метод анализа и интерпретации текстов, зачастую без этого не вполне понятных для неподготовленного читателя.
Фундаментальная монография швейцарского слависта Йенса Херльта «Певец ломаных линий» (Jens Herlth. Ein Sänger gebrochener Linien: Iosif Brodskij dichterische Selbstschöpfung. Köln, 2004), к сожалению, почти неизвестна в России, поскольку не переведена ни на русский, ни на английский языки. Исследование примечательно тем, что, по сути, является первой систематической попыткой рассмотреть поэтику Бродского в единстве с его личностью, его философско-эстетическими установками, его «автобиографической легендой», «поэтикой поведения» и стратегиями «жизнетворчества».
Безвременно ушедший от нас несколько недель назад Денис Ахапкин, один из первопроходцев лингвистического анализа поэтических произведений Бродского, в 2009 году выпустил книгу, чрезвычайно полезную для всех читателей, включая профессиональных. В работе «Иосиф Бродский после России» (СПб.: Звезда, 2009) он тщательно комментирует тексты, написанные поэтом с 1972 по 1995 год. Это комплексный историко-литературный комментарий, но особо стоит отметить языковые аспекты текстов, подчас являющиеся камнем преткновения для читательского восприятия.
Фото: Бессмертный барак / bessmertnybarak.ru
Фото: Собрание музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Санкт-Петербург
Фото: Getty Images
Фото: Нэнси Крэмптон / Фотоархив журнала «Огонек»
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Ирина Плеханова, в целом ряде публикаций последовательно занимающаяся реконструкцией философского горизонта творчества Бродского, итожит эти наблюдения в работе «Метафизическая мистерия Иосифа Бродского. Поэт и время» (Томск: ИД СК-С, 2012). Не всегда бесспорная, но очень добросовестная и целостная аналитика художественной философии поэта позволяет оценить масштаб его концептуальной вселенной.
Необходимо упомянуть книгу известной финской исследовательницы Санны Туромы «Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия» (М.: Новое литературное обозрение, 2021), которая представляет собой русский перевод англоязычного издания 2010 года, в свою очередь вобравшего в себя основные положения докторской диссертации автора. Эта работа важна тем, что помещает поэтику Бродского в широкий контекст современных культурных исследований, предвосхищая новейшие дебаты о колониальных, имперских и иных культурно-политических и историософских аспектах мировоззрения и литературного воображения поэта.
Одна из самых свежих монографий о поэтике стихотворений Бродского — книга российского стиховеда Александра Степанова «Что слышит поэт? Бродский и поэтика перекличек» (М.: Языки славянской культуры, 2022) — заставляет задуматься, насколько тесно тексты поэта встроены в культурную традицию. Уникальность исследования в том, что интертекстуальность рассмотрена здесь не столько с вербально-смысловой стороны, сколько с фонетической — с точки зрения метрических и ритмических перекличек, интонационно-звуковых ассоциаций, отсылающих к огромному пласту мировой (прежде всего русской и англоязычной) поэзии.
Что читать у Иосифа Бродского, чтобы лучше узнать поэта
«Шествие», 1961
Нечастый для середины XX века жанр поэмы. Полифония старательно маскирует — или, наоборот, тиражирует — собственное лирическое «я» поэта. Не исключено, что текст написан как горькая ирония по поводу советской действительности. Но еще это и прекрасное описание масок в духе комедии дель арте, каждая из которых ведет за собой особую поэтическую традицию. Отдельный голос можно расслышать даже в толпе — Бродский как бы предсказывает уличные театры,— а все вместе они создают новое поэтическое пространство.
«Дебют», 1970
Чуть ли не единственное стихотворение о сексе в советской поэзии. В этом тексте уже ярко проявляется одна из главных поэтических черт Бродского: поэтизация кажущейся банальности и противопоставление вроде бы обыкновенного события и шока от него — второе важнее первого. Поэзия начинается с попытки осмысления.
«Любовь», 1971
Лирический шедевр Бродского лишен привычной иронии и задает такой уровень искренности и откровенности, который был почти немыслим в советской поэзии даже в эпоху оттепели. Любовь для поэта живет во сне, между двумя пробуждениями, всегда в прошедшем времени. Грустное переосмысление «поэтизации быта»: вещи приходят на смену любимой женщине.
«Натюрморт», 1971
Один из важнейших для поэтики Бродского текстов: от молчания — к речи, от описания — к анализу, от людей — к себе, а в итоге — к смерти и Богу, все это с горькими нелицеприятными признаниями. Удивительно следить, как самое грязное матерное ругательство вдруг оборачивается едва ли не главным в русской поэзии религиозным финалом.
«Письма римскому другу», 1972
Ученые-классики легко найдут в этом великом поэтическом цикле множество неточностей. Но столь же верно и обратное: Бродский создал, возможно, самый убедительный образ императорского Рима в русской поэзии. В этих текстах есть и собственная философия поэта — история для него во многом циклична, так что проблемы, волновавшие «римский мир периода упадка», актуальны и сегодня для другой империи, советской. Вероятно, рекорд по цитатам из стихов Бродского.
«На смерть Жукова», 1974
Бродский — из самых укорененных в историю поэтов, и эти стихи лучший тому пример. Жуков, «вслух говоря», сравнивается с Суворовым, но при этом через хорошо известные жанровые условности оды: великий полководец, не щадивший жизней солдат и вместо врага боявшийся собственного государства.
«Я не то что схожу с ума, но устал за лето…» 1976
Одно из ключевых «стихотворений о природе» Бродского, которому важна идея цикличности, в том числе и в смене времен года. Природа для него почти всегда загадка — в отличие от созданного человеком,— но еще и точка для начала мысли и образа. Здесь — для размышления о свободе и нескольких ярких поэтических афоризмов.
«Стихи о зимней кампании 1980 года», 1980
Из первых и самых глубоких поэтических размышлений об афганской войне. Рядовой боевой эпизод вдруг обретает планетарный масштаб. Сделанное вне колониального дискурса признание «Другого» в культуре Востока в сравнении с Западом. И не в последнюю очередь — реквием по империи, конец которой Бродский остро предчувствовал.
«Осенний крик ястреба», 1975
Стихотворение почти в равной мере экспериментальное и традиционное. Природа описана с отстраненной точки зрения животного, в ее особой логике,— сегодня в этом слышится провозвестие экологической поэзии. Ястребиный крик — возможно, одна из метафор поэтического высказывания: притязающий и хищный, он разрушает кажущуюся тишину.
«Надпись на книге», 1991
Один из «стоических» текстов Бродского, медитация о примирении со смертью. Эмигрантский подтекст и знаки, по которым человек определяет свой возраст, фиксируются шуршанием по бумаге пера — но цикл зелени простой травы говорит яснее о жизни и смерти. Редкий для конца века образчик «пейзажа души».
Чьи воспоминания об Иосифе Бродском стоит почитать
Евгений Рейн
Друг и поэтический соперник Бродского оставил о нем множество воспоминаний как на бумаге, так и в фильмах. Они ценны тем, что рассказывают не только о самом Бродском, но и о поэтической среде, где он жил и развивался, и прослеживают его путь как поэта. Рейн пристрастен, и это добавляет к его воспоминаниям столь важную и редкую живость. Бродский был главным собеседником для Рейна, и разговор продолжается post mortem.
Валентина Полухина «Иосиф Бродский. Большая книга интервью»
«Захаров», 2000
Бродский был самым интервьюируемым поэтом если не всего XX века, то второй его половины уж точно. Говорил он много и охотно на самые разные темы, часто превращая простую мысль в изысканный парадокс. Следить за этим жанром его речи столь же увлекательно, как и за его стихами. Интервью показывают не только другого Бродского, но и приоткрывают — хотя бы отчасти — дверь в его творческую лабораторию. Все вместе они пытаются ответить на вопрос, зачем поэзия сегодня. Глубже и шире — это одни из самых интересных размышлений о культуре конца века. Сегодня уже очевидно, что многие предсказания Бродского сбылись.
Яков Гордин «Перекличка во мраке. Иосиф Бродский и его собеседники»
Пушкинский фонд, 2000
Одна из первых — и самых удачных — попыток вписать творчество Бродского в исторический контекст. Гордин говорит о Бродском, возможно, как о последнем русском классике, и в этом смысле его «собеседником» становится поэтическая традиция от Пушкина до дня сегодняшнего — и все ее темы, только часть из которых переосмысляется иронически. Однако самое важное — то, что, по мнению Гордина, сам Бродский осознавал себя последним звеном в этой великой цепи.
Томас Венцлова «Статьи о Бродском»
Baltrus, Новое издательство, 2005
Одна из ведущих тем в жизни и творчестве Бродского — Восточная Европа. На его ментальной карте это было важное культурное пограничье, возможно, та самая провинция у моря, где лучше жить, если выпало в империи родиться. Тексты Томаса Венцловы — из самых глубоких размышлений о трансфере идей и об исторических взглядах Бродского.
Лев Лосев «Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии»
«Молодая гвардия», 2008
Биографический роман и воспоминания, написанные принципиально и вынужденно с художественной точки зрения — Бродский попросил закрыть на 50 лет доступ к его дневникам, письмам и семейным документам. Тем интереснее попасть в пространство на грани домысла, где Лосев реконструирует главный биографический миф поэта. И это кажется убедительным ходом, ведь такая биография во многом продолжает поэзию. Дружба с героем книги — и тот факт, что автор сам был хорошим поэтом,— добавляет красок этому во многом уникальному тексту.
Эллендея Проффер Тисли «Бродский среди нас»
Corpus, 2022
Воспоминания о Бродском в США. Из Иосифа в Джозефа, преподавание, культурное двуязычие, обретение нового поэтического голоса — и все это на фоне повседневной жизни Бродского. Трудно не увидеть в этом опредмеченную метафору: быт все-таки удалось поэтизировать, а Бродский, к счастью для мировой культуры, очень удачно вписался в новые для себя реалии. Книга читается с ностальгией: США тех лет были гораздо более гостеприимными, чем сегодня.
Синтия Хэвен «Человек, первым открывший Бродского Западу. Беседы с Джорджем Клайном»
Перевод: Светлана Силакова
«Новое литературное обозрение», 2024
Беседы первого и во многом главного переводчика Бродского на английский. Встречи с Бродским и с КГБ, эпизоды почти шпионской истории, глубочайший уровень работы с текстами — все это на фоне огромной любви к России. Но кроме того, эти беседы — еще и попытка рассказать о возможности диалога и готовности прийти на помощь оказавшемуся в эмиграции человеку. Кажется, что и советская, и американская сторона в реалиях холодной войны умели ценить культуру куда больше, чем мы об этом думаем.